Ненастоящий мужчина - Страница 119

119

Как должно быть?

Во–первых — и самое главное — семья непременно должна быть полная и крепкая. Как я уже писал, без постоянного примера ВРНП поведения воспитать мужчину не получится. Мужчина–воспитатель должен быть лидером семьи — но реальным, а не номинальным. «У нас глава семьи — папа, а глава папы — мама» — такой расклад не годится. Низкоранговый мужчина способен воспитать только низкорангового. Он не может привить умение принимать решения потому, что эти решения за него принимает жена или тёща. По той же причине низкоранговый мужчина не может развить у мальчика стратегическое мышление, чувство справедливости и другие мужские качества. Какое чувство справедливости, если отец сам на правах боксёрской груши у жены?

Женщина, если хочет вырастить ВРНП мужчину, не должна оспаривать лидерство мужа. Иначе ребёнок быстро поймёт, что не отец авторитет, а мать. Перестанет слушаться отца и перейдёт под лидерство матери. О том, кто вырастает в матриархальной семье, я уже писал: либо подкаблучники, либо безвольные тюфяки. Мальчик лишается того человека, который способен сформировать у него мужское мировоззрение и мужское поведение.

В конфликтах с девочками наказывать мальчика можно только тогда, если он затеял драку. Также нельзя и оправдывать его, если он объективно виноват. Например, задирался на более сильного и был побит. Тот факт, что сильный, защищаясь, побил слабого, не делает виноватого правым. Нельзя формировать у мальчика искажённое чувство справедливости, иначе из него вырастет изворотливый подлец. Также нельзя прививать мальчику комплекс вины перед девочками. Если драку начала девочка, то виновата она, а не мальчик. Необходимо убедить мальчика отстаивать свои интересы (в рамках порядка, разумеется), а не приносить их в жертву чужим.

Очень важно прививать мальчику способность к кооперации с другими мальчишками. Нельзя запрещать ребёнку дружить с кем–то — если это только не представляет угрозу для жизни и здоровья. Ограждать надо только от шпаны и других мальчишек полупреступного поведения. И то ограждать не в приказном порядке (запретный плод всегда притягивает), а объяснив мальчику, что с ним может быть, если он станет вести себя, как они. Для этого, разумеется, надо взращивать в ребёнке самоконтроль и умение отделять полезное от вредного. Я лет с пяти понимал, что если совершу плохой поступок, то меня заберут в милицию, и тогда не видать ни родителей, ни вкусной еды, ни игрушек, ни постельки. А в тюрьме кормят гнилой соломой, если кто не знал. И спят на каменном полу, с мышами и лягушками. В более позднем возрасте (в младших классах) это наивное понимание ответственности сменилось осознанием того, что привод в милицию или тюрьма грозят изломанной жизнью в будущем.

Если кто–то из мальчишек повёл себя неправильно, то это не повод для того, чтобы запретить дружить с этим ребёнком. Зато отличный повод лишний раз научить сына отличать плохое от хорошего.

«Шесть лет. Прихожу домой с прогулке во дворе:

— Мама, я не буду с Женькой дружить! Он на бабушку сказал матом!

— Ну и как это выглядело? Хорошо?

— Плохо!

— Ну вот ты так не делай. Дружи — но не делай так».

С этим Женькой мы всё детство (дои после этого случая) были лучшими друзьями. История произошла с автором, А. Б.

Жизненно необходимо с ранних лет взращивать в мальчике любознательность. Зёрна интереса к миру упадут на самую благодатную почву: исследование и изменение мира есть основная функция мужчины. Природа дала ему весь спектр самых разных и самых полезных инструментов для этого. Не делать мальчика любознательным и пытливым исследователем — значит хоронить под грудой хлама ценнейший прибор. Правда, для этого и родители должны быть не недоумками, не алкашами и не людьми, все интересы которых сходятся к паре инстинктов. Тут уж самим родителям придётся развиться — кстати, отличный стимул для самосовершенствования. Читаем ребёнку познавательные книги и развиваемся с ним вместе. Знаю одну маму: до рождения сына была серой тёткой, все интересы которой сводились к сериалам по ТВ. Родился ребёнок, и я предложил ей одну книгу (которую мне читали родители), потом другую, потом ребёнок начал задавать всевозможные вопросы. Она спрашивала ответы у меня, но я специально не говорил ей ответы, а вместо того советовал книги, где это объяснено. Итог: ребёнок почти отличник, любознательный мальчишка. И мать начала читать книги, с удовольствием поглощает лёгкий науч–поп. А была — дура дурой.

В связи с этим следует ещё одна важная деталь. Никогда не сюсюкаться с мальчиком. Можно пожалеть его, если он ушибся или болеет, можно приласкать иногда. Но не надо низводить общение на примитивный уровень и тем более не разговаривать картаво, как бы подстраиваясь «под речь малыша». Будь уверен, малыш прекрасно понимает, что говорит неправильно, просто у него не получается так, как надо. Он же не глухой! Я был очень недоволен, когда родители говорили со мной картаво. Такое, правда, было очень редко и всегда полушутливо. Не следует закидывать ребёнка терминами, но с ним надо разговаривать как со взрослым. Обсуждать взрослые проблемы достаточно взрослым языком.

Приведу историю, которая произошла (вернее, каждое лето на протяжении нескольких лет происходила) со мной.

«В детстве я отдыхал на родине своей мамы, в Каликино. Туда же приезжал Николай Прилепин с сыном Женей (Захар Прилепин). Я ходил на мост ловить рыбу, а они ездили на велосипедах по лугам и обязательно встречались мне на мосту. Николай всегда здоровался со мной за руку, как со взрослым, и начинал меня расспрашивать абсолютно как взрослого: как ловлю, на что, попадается ли что–нибудь. Иногда возникали какие–то другие темы. Ия, словно мужичок–с–ноготок, серьёзным образом отвечал ему. При этом даже в голову не приходило вести себя, как ребёнок. Наоборот, серьёзный, мужской разговор настраивал на деловой лад, я чувствовал себя большим, появлялось ощущение ответственности, какого–то мужского единения. Мне было пять, шесть, семь, восемь лет, но я чувствовал себя не сопляком, а взрослым мужчиной. Не удивляюсь, что Николаю Прилепину удалось воспитать сына, который в наше дурное время сумел создать многодетную патриархальную семью. А вот бабушка моя со мной как раз сюсюкалась, задавала примитивные вопросы, и я не воспринимал её общение всерьёз. Однажды, чтобы показать мою смышлёность соседкам, она по деревенской традиции спросила, «Саша, скажи, сколькя табе годочков?» Мне было четыре, но я ответил, что восемьдесят пять. Если к четырёхлетнему ребёнку можно было бы применить слова «в насмешку» или «троллинг», то оба слова очень подошли бы. Я троллил бабок. «Ох–ох–ох, какой няверный мальчик! Скажи: «Мне чатыре года!» — «Мне двести семьдесят лет!» — ответил я и пошёл. А что, они же знали, что мне четыре, зачем чушь спрашивать?».

119